Убийца по прозвищу Англичанин - Страница 20

К октябрю делегация отбыла, и Богородица снова осталась одна. Ее дни потекли в том же ритме, что и до несчастного случая, хотя теперь она осторожнее ездила на своем красном мотороллере и никогда не отправлялась на гребень холма, предварительно не сверившись с прогнозом погоды.

Затем в День всех святых она исчезла. Карлос заметил, что, садясь в «лендровер» и отправляясь в Лиссабон, она взяла с собой лишь черный кожаный мешок-вешалку с одеждой и не взяла скрипку. На другой день он пошел в кафе и рассказал об этом Мануэлю. Мануэль показал ему статью в «Интернэшнл геральд трибюн». Смотритель виноградника не умел читать по-английски, и Мануэль ему перевел.

– Смерть отца – страшная штука, – сказал Карлос. – А убийство… много хуже.

– Да уж конечно, – сказал Мануэль, складывая газету. – Но слышал бы ты, что случилось с матерью этой бедной женщины.

* * *

Карлос работал в винограднике, готовя лозы к зиме, когда Богородица вернулась из Цюриха. Она ненадолго остановилась на подъездной дороге, вытащила заколки из волос и, тряхнув ими, распустила на ветру с моря, затем исчезла в вилле. Минуту спустя Карлос увидел, как она прошла мимо окна своей репетиционной. Никакого освещения. Богородица всегда занималась в темноте.

Она заиграла; Карлос опустил голову и возобновил работу – его секатор ритмично обрезал побеги в такт ударам волн о берег внизу. Эту вещь Богородица часто играла – мистическую, призрачную сонату, казалось, вдохновленную самим дьяволом, – но с тех пор, как с Богородицей произошло несчастье, она избегала ее играть. Карлос приготовился к неизбежному взрыву, но минут через пять его секатор перестал щелкать, и он посмотрел вверх по изрезанному террасами склону холма в направлении виллы. Сегодня Богородица так играла, что, казалось, на вилле была не одна скрипачка, а две.

В воздухе похолодало, и с моря по склону холма поползло туманное покрывало. Карлос разжег костер из груды обрезков и присел на корточки возле пламени. Богородица подходила к трудной части пьесы, предательской череде нисходящих нот. «Чертовски трудный пассаж», – подумал Карлос с улыбкой. Он снова приготовился, но сегодня взрывалась лишь музыка, блистательное снижение, закончившееся тихим переходом к первой части.

Несколько секунд была пауза, затем началась вторая часть. Карлос повернулся и посмотрел вверх по склону. Вилла была оранжевой в свете заката. Мария, домоправительница, находилась на улице – подметала на террасе. Карлос снял шляпу и поднял в воздух, дожидаясь, чтобы Мария увидела его: кричать или издавать какой-либо шум было запрещено, пока Богородица практиковалась. Через минуту Мария подняла голову и застыла с метлой в воздухе. Карлос поднял вверх руки: «Как ты думаешь, Мария? На этот раз все пройдет хорошо?» Домоправительница сжала ладони и подняла глаза к небу: «Благодарю тебя, Господи».

«В самом деле, – подумал Карлос, глядя на дым от танцующего под вечерним ветром огня. – Благодарю тебя, Господи. Сегодня все сложилось хорошо. Погода отличная, виноградники готовы к зиме, и наша Богородица-с-Холма снова играет свою сонату».

* * *

Четыре часа спустя Анна Рольфе опустила скрипку и положила ее в футляр. Ею тотчас овладело удивительное сочетание усталости и непоседливости, какое возникало по окончании каждого занятия. Она прошла в спальню и легла на прохладное покрывало, широко разбросав руки, вслушиваясь в собственное дыхание и в шум ночного ветра, гуляющего по карнизу крыши. Она чувствовала что-то еще, помимо усталости и непоседливости, – что-то такое, чего она очень давно не ощущала. Она полагала, что это – чувство удовлетворения. Соната Тартини всегда была ее коронным номером, но после несчастного случая шаловливый перебор струн и необходимость прижать одновременно две струны были ее руке не под силу. Сегодня она сыграла на редкость хорошо для первого раза после выздоровления. Она всегда считала, что ее исполнение зависит от настроения. Злость, грусть, волнение – все это отражается на ее игре, стоит ей опустить смычок на струны скрипки. Ее удивило то, что чувства, возникшие в связи со смертью отца, позволили ей снова сыграть сонату Тартини.

Внезапно ей захотелось что-то делать. Она села, стащила с себя влажную тенниску и натянула свитер. Несколько минут она бесцельно бродила по комнатам своей виллы – тут включая лампу, там закрывая ставень. Гладкие глиняные полы холодили ее голые ноги. Как она любила этот дом с его оштукатуренными стенами и удобной, обитой парусиной мебелью. Он был совсем не похож на дом на Цюрихберге, где она выросла. Комнаты здесь были большие и полные света, а не маленькие и темные, мебель простая, без претензий. Это был честный дом, – дом без секретов. Это был ее дом.

На кухне она налила себе большой бокал красного вина. Оно было от местного винодела – ее собственный виноград участвовал в приготовлении этого сорта вина. Минуту спустя вино смягчило ее настроение. Вино было грязным маленьким секретом мира классической музыки. Она работала с оркестрантами, которые возвращались с ленча, настолько накачавшись алкоголем, что удивительно было, как кто-либо из них мог вообще играть. Она заглянула в холодильник. Она почти ничего не ела в Цюрихе и сейчас была голодна. Она поджарила грибы с помидорами на оливковом масле со свежими местными травами, затем все залила тремя взбитыми яйцами и добавила еще тертого сыра. После кошмара, пережитого в Цюрихе, она получала неизъяснимое удовольствие от выполнения этих простых домашних обязанностей. Когда омлет был готов, она села на высокий табурет у кухонного стола и стала есть, запивая остатком вина.