– Три капли, хотя я уверена, что уже знаю ответ.
Он опустил палец в масло и дал стечь трем каплям в воду. Когда масло растеклось, старуха завела знакомую песню из заклинаний и молитв. Когда он повторил задание, масло слилось в единый шарик, плававший на поверхности воды. Это понравилось старухе.
– Вот это фокус получился, – сказал Англичанин.
– Никакой это не фокус. И ты – из всех людей – должен бы это знать.
– Я вовсе не хотел проявить неуважение.
– Я знаю. Хоть ты и не корсиканец по рождению, а душа у тебя корсиканца. Ты по-настоящему веришь. Хочешь что-нибудь выпить перед уходом? Может, немного вина?
– Сейчас ведь шесть часов утра.
Старуха наклонила голову, словно желая сказать: «Ну и что?»
– Тебе следовало быть дома в постели, – сказала она. И добавила: – С женщиной. И не с продажными девками, которых приводит к тебе дон Орсати. С настоящей женщиной, которая народит тебе детей и будет следить за твоей одеждой.
– Только женщины дона Орсати могут быть со мной.
– Ты думаешь, приличная женщина не станет с тобой водиться, потому что ты taddunaghiu?
Англичанин скрестил руки на груди.
– Я хочу рассказать тебе одну историю.
Он открыл было рот, чтобы возразить, но старуха уже поднялась на ноги и зашаркала на кухню за вином. Бутылка была темно-зеленая, без этикетки. Рука старухи дрожала, когда она наливала два бокала.
– У моего мужа были очень умелые руки, – сказала синьядора. – Он был сапожником и строителем. Он иногда работал на дона Томази в соседней долине. Ты слышал про клан Томази?
Англичанин кивнул и отхлебнул вина. Эти люди до сих пор слыли смутьянами.
– Дон Томази нанял моего мужа построить новую стену вокруг его сада. Это была не стена, а красота, уверяю тебя, но дон Томази сказал, что она с изъяном, и отказался заплатить мужу за работу. Они очень сильно поссорились, и дон приказал паре своих бандитов убрать моего мужа с его земли. Она все еще, кстати, стоит там.
– Стена вокруг сада?
– Конечно! – Старуха отхлебнула немного вина и собралась заканчивать рассказ. – Мой муж был хорошим работником, но мягким человеком. Настоящим agnello. Ты знаешь, что это значит?
– Овца.
Синьядора кивнула.
– Он не был из тех, кто дерется кулаками или ножом. Слух о том, как с ним обошелся дон Томази, распространился по поселку. Мой муж стал посмешищем. Через два вечера после того, как это случилось, его вовлекли в драку на площади. Он был ранен в живот и умер.
Что-то сверкнуло в глазах старухи. Гнев. Ненависть.
– Ясное дело, требовалось отомстить кровью, – спокойно произнесла она. – Но кому? Олуху, убившему моего мужа на площади? Не он на самом деле был в ответе за его смерть. В ответе был дон Томази, у которого руки в крови. Но как было мне убить дона Томази? Он жил в большом доме на вершине холма, в окружении злых собак и вооруженных людей. Я никак не могла убить его! Тогда я пошла к отцу Антона Орсати и наняла taddunaghiu сделать это за меня. Я дала за это все деньги, какие у меня были, но дело стоило того. Taddunaghiu проскользнул сквозь всю оборону дона Томази и перерезал ему горло во сне – убил его, как свинью, какою он и был. Справедливость восторжествовала.
Англичанин протянул руку через стол и положил ее ладонь на свою руку.
– Иной раз, Кристофер, и taddunaghiu может сделать что-то хорошее. Иной раз он может выправить страшное зло. Иной раз он может совершить правосудие и одновременно отомстить. Запомни то, что я тебе рассказала.
– Запомню, – сказал он.
Он дал ей толстый сверток денег. Даже не взглянув на него, старуха сказала:
– Это слишком много. Ты всегда даешь мне слишком много.
– А ты даешь мне покой. Покою нет цены.
Он поднялся, собираясь уйти, но она схватила его за кисть с поразительной силой.
– Посиди со мной, пока я допью вино. Я, знаешь ли, все еще грущу по моему мужу. Даже после стольких лет.
Так он сидел, глядя, как свет свечи мерцает на морщинах ее лица, пока она допивала вино. Потом глаза ее закрылись, и подбородок упал на грудь.
Англичанин отнес ее наверх и осторожно положил на кровать. Она на секунду очнулась. Протянула руку и ухватила талисман, свисавший с его шеи, – руку из красного коралла. Потом погладила его по лицу и снова погрузилась в сон.
А он спустился вниз, залез в свой джип, поехал в Кальви и сел на первый паром, отплывавший в Марсель. Там он взял машину, которую Орсати оставил для него недалеко от берега, и поехал в Венецию.
Итальянская пресса оживилась. В ней без конца обсуждалось, что именно Анна Рольфе будет исполнять. Попытается ли она исполнить свою главную вещь – демоническую сонату Джузеппе Тартини «Трель дьявола»? Конечно же, утверждали музыковеды, мисс Рольфе не возьмется за столь трудное сочинение после такого долгого отсутствия на сцене.
В прессе содержались призывы перенести концерт в большой зал. Планировалось, что он состоится в верхнем зале Скуолы гранде ди Сан-Рокко – зале, где всего шестьсот сидячих мест, и венецианские богачи чуть ли не лезли в драку за билетами. Закария Кордони, спонсор, отказывался думать о том, чтобы перенести концерт в другой зал, хотя, не желая портить свое доброе имя в Венеции, он ловко переложил вину за это на Анну Рольфе. Мисс Рольфе просила, чтобы был малый зал, – говорил он, и он-де вынужден считаться с требованиями исполнителя. Журнал социалистического направления опубликовал истерическую передовицу, в которой утверждалось, что денежные мешки снова похитили музыку. В нем призывали в вечер концерта устроить демонстрацию у Сан-Рокко. Фиона Ричардсон, агент и менеджер Анны Рольфе, выступила в Лондоне с заявлением, где обещала, что мисс Рольфе отдаст свой весьма внушительный гонорар на сохранение Скуолы и ее великолепных фресок. Вся Венеция с облегчением вздохнула, узнав об этом жесте, и перепалка потихоньку стихла, как вечерний прибой.