Убийца по прозвищу Англичанин - Страница 53

– Вот это сюрприз, – пробормотал Габриель. – Большое число? Сколько?

– Неясно.

– Он купил их?

– Не совсем. Считают, что картины, приобретенные Рольфе, были частью крупных обменов, которые проводили в Швейцарии агенты Германа Геринга.

Габриель вспомнил, что говорил ему Джулиан Ишервуд о том, как алчно коллекционировал рейхсмаршал. Геринг имел неограниченный доступ в Жё де Помм, где собирались конфискованные во Франции произведения искусства. Он захватил сотни произведений современных художников, которые использовал в качестве бартера для обмена на произведения предпочитаемых им Старых мастеров.

– Ходят слухи, что Рольфе разрешено было приобретать картины за минимальные суммы, – сказал Лавон. – За такие, что были намного ниже их стоимости.

– В таком случае согласно швейцарскому законодательству его приобретения были абсолютно законны. Рольфе мог сказать, что покупал их честно. И даже если картины были краденые, по закону он не обязан был их возвращать.

– Похоже, что так. Но следует задать такой вопрос: почему Агустусу Рольфе разрешали покупать картины, прошедшие через руки Генриха Геринга, по заниженным ценам?

– У вашего приятеля в Нью-Йорке есть ответ на этот вопрос?

– Нет, но у тебя есть.

– О чем ты, Эли?

– А фотографии и банковские документы, которые ты нашел в столе Рольфе. Его связь с Вальтером Шелленбергом. Семья Рольфе занималась коллекционированием на протяжении поколений. У Рольфе были хорошие связи. Он знал, что происходит по ту сторону границы Франции, и хотел получить свой кусок.

– А Вальтеру Шелленбергу нужно было как-то вознаградить своего банкира в Цюрихе.

– Совершенно верно, – сказал Лавон. – Плата за услуги.

Габриель откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

– Что теперь, Габриель?

– Пора поговорить о том, чего я опасался.

* * *

Когда Габриель поднялся наверх в свой номер, Анна только начинала просыпаться. Он тихонько потряс ее за плечо, и она, вздрогнув, села, словно ребенок, еще не понимающий, где он находится. Она спросила, который час, и Габриель сказал ей, что дело близится к вечеру.

Когда она полностью пришла в себя, он пододвинул стул к концу кровати и сел. Он не включал свет: ему не хотелось видеть ее лицо. Она сидела выпрямившись, скрестив ноги, в накинутом на плечи одеяле и смотрела на Габриеля – даже в полутьме Габриель видел, как она впилась взглядом в его лицо.

Он рассказал ей о происхождении тайной коллекции ее отца. Он рассказал о том, что узнал от Эмиля Якоби, и о том, что профессора убили предыдущей ночью в его квартире в Лионе. Под конец он рассказал ей о документах, которые нашел в письменном столе ее отца, – документах, связывавших его с главным шпионом Гитлера – Вальтером Шелленбергом.

Окончив свой рассказ, он положил фотографии на кровать и прошел в ванную, чтобы дать ей возможность побыть одной. Он услышал щелчок включаемой у кровати лампы и увидел свет под дверью в ванную. Он открыл воду над раковиной и мысленно стал медленно считать. Когда прошло достаточно времени, он вернулся в спальню. И обнаружил, что Анна лежит, свернувшись в комок, тело ее тихо подрагивает, а рука сжимает фотографию отца, любующегося с Адольфом Гитлером и Генрихом Гиммлером видом из Бертесгадена.

Габриель выдернул фотографию из ее пальцев, прежде чем она успела ее уничтожить. Затем положил руку на ее голову и стал гладить по волосам. Анна громко зарыдала. Она задохнулась и закашлялась тяжелым кашлем курильщицы, после чего стала ловить ртом воздух.

Наконец она подняла глаза на Габриеля.

– Если мама когда-либо видела этот снимок… – она помедлила, раскрыв рот, слезы струились по ее щекам, – она бы…

Но Габриель прижал ладонь Анны к ее губам, прежде чем она закончила фразу. Он не хотел, чтобы она это произнесла. Не было необходимости. «Если бы ее мать увидела эту фотографию, она покончила бы с собой, – подумал он. – Она вырыла бы себе могилу, приложила бы револьвер ко рту и убила бы себя».

* * *

На этот раз Анна исчезла в ванной. Вернулась она спокойная, но глаза были красные, а кожа мертвенно-бледная. Она села на край кровати, держа фотографии и документы в руке.

– Что это?

– Похоже, перечень нумерованных счетов.

– Чьих нумерованных счетов?

– Фамилии немецкие. Мы можем лишь догадываться, кто эти люди.

Она внимательно, сдвинув брови, изучила список.

– Моя мать родилась в Рождество тысяча девятьсот тридцать третьего года. Я вам это когда-либо говорила?

– Дата рождения вашей матери никогда не возникала в разговоре между нами, Анна. Почему она вдруг возникла сейчас?

Она протянула ему список:

– Посмотрите на последнюю фамилию.

Габриель взял из ее рук документ. Его взгляд остановился на последней фамилии и номере: Алоис Риттер 251233126.

Он поднял глаза:

– Ну и что?

– Разве не любопытно, что мужчина с теми же инициалами, что и у моего отца, имеет счет с номером, где первые шесть цифр соответствуют дню рождения моей матери?

Габриель снова посмотрел на список: «Алоис Риттер… А.Р…251233… – Рождество, 1933…» Он опустил бумагу и посмотрел на Анну:

– А последние три цифры? Они что-то для вас значат?

– Боюсь, что нет.

Габриель посмотрел на цифры и закрыл глаза. 126… Где-то и когда-то он, безусловно, видел эти цифры в связи с данным делом. Он был обречен иметь безупречную память. Он никогда ничего не забывал. Мазки кистью при реставрации картины «Святой Штефан» в соборе. Мелодия, которую передавали по радио ночью, когда он бежал из отеля «Нидердорф», убив Али Хамиди. Запах оливок в дыхании Леи, когда он в последний раз поцеловал ее на прощание.