Убийца по прозвищу Англичанин - Страница 79

– Это не преступление, но на это, безусловно, смотрят исподлобья – особенно если речь идет о том, что в результате станут на весь мир известны отнюдь не лестные элементы нашего прошлого. Мы, швейцарцы, не любим обсуждать при чужих малоприятные семейные дела.

– Ваше начальство знало, что вы взяли Рольфе под наблюдение? Ваш министр в Берне знал?

– Дело Рольфе не носило официального характера.

Тут Габриель вспомнил письмо Рольфе: «В Швейцарии есть люди, которые хотят, чтобы прошлое осталось прошлым – погребенным в банковских сейфах на Банхофштрассе, – и они ни перед чем не остановятся, чтобы этого достичь».

– Если это не носило официального характера, тогда по чьему поручению вы следили за Рольфе?

Петерсон с минуту медлил – Габриель начал опасаться, что он может на этом поставить точку. А Петерсон произнес:

– Они именуют себя Советом Рютли.

– Расскажи мне о них.

– Дайте мне еще этого отвратительного супа, и я расскажу вам все, что вы хотите узнать.

Габриель решил позволить ему одержать хоть эту победу. Он поднял руку и трижды ударил ладонью в стену. Одед просунул голову в дверь с таким видом, словно учуял дым. Габриель пробормотал ему несколько слов на иврите. В ответ Одед покаянно сморщил губы.

– И хлеба, – произнес Петерсон вслед исчезавшему Одеду. – Я хотел бы еще хлеба к моему супу.

Одед взглянул на Габриеля за подтверждением.

– Принеси ему немного этого чертова хлеба.

* * *

На этот раз они не прерывались на еду, так что Петерсон вынужден был произнести свою лекцию о Совете Рютли с ложкой в одной руке и куском хлеба в другой. Он проговорил десять минут без перерыва, умолкая только для того, чтобы хлебнуть супа или откусить хлеба. История Совета, его цели и задачи, власть членов – все это он обрисовал достаточно подробно. Когда он закончил свой рассказ, Габриель спросил:

– А ты член Совета?

Этот вопрос, казалось, позабавил его.

– Это я-то? Сын школьного учителя из Бернского предгорья… – как бы желая подкрепить это заявление, он приложил кусок хлеба к своей груди, – и вдруг член Совета Рютли? Нет, я не член Совета, я просто один из верных его служителей. Такими являемся все мы в Швейцарии – служителями. Служителями иностранцев, которые приезжают к нам, чтобы положить деньги в наши банки. Служителями правящей олигархии. Служителями.

– Какие же ты предоставляешь услуги?

– Безопасность и разведку.

– А что ты получаешь за это?

– Деньги и продвижение по службе.

– Значит, ты сообщил Совету то, что слышал насчет Рольфе?

– Совершенно верно. И Совет сообщил мне, что он скрывает.

– Коллекцию картин, которые дали ему нацисты за услуги в банковском деле во время войны.

Петерсон чуть-чуть наклонил голову.

– Герр Рольфе скрывал ценные предметы и весьма сомнительную историю, ряд жутких обстоятельств, с точки зрения Совета.

– И что же Совет наказал тебе делать?

– Усилить наблюдение за ним. Быть уверенным, что герр Рольфе не совершит ничего безрассудного в свои последние дни. Но появились весьма тревожные признаки. В банк Рольфе прибыл визитер – человек из международной еврейской организации, проявляющей активность в отношении спящих счетов, появившихся в результате холокоста.

То, как небрежно Петерсон это произнес, резануло Габриеля.

– Затем я перехватил ряд факсов. Похоже было, что Рольфе договаривался о том, чтобы нанять реставратора картин. Я задал себе простой вопрос: почему умирающий человек тратит время на то, чтобы отреставрировать свои картины? Мой опыт подсказывал, что умирающие обычно оставляют подобные мелочи своим наследникам.

– Ты заподозрил, что Рольфе планирует передать эти картины?

– Или еще того хуже.

– А что же может быть хуже?

– Публичное признание того, что он вел дела с высокопоставленными нацистами и офицерами германской разведки. Можете представить, какое создаст впечатление подобное признание? Оно разразится бурей над страной. На фоне этого споры о спящих счетах будут выглядеть как маленькая пыльная буря.

– Это все, чего боялся Совет?

– А разве этого недостаточно?

Но Габриель слушал не Герхардта Петерсона, а Аугустуса Рольфе: «Было время, когда я считал этих людей моими друзьями, – еще одна из моих многочисленных ошибок».

– Они опасались, что Аугустус Рольфе раскроет существование Совета. Он ведь знал про Совет, так как был его членом, верно?

– Рольфе? Он не был просто членом Совета. Он был членом-основателем.

– Значит, ты отправился к нему?

– Я сказал ему, что я кое-что слышал – ничего конкретного, учтите, все было сказано очень тонко. Рольфе ведь был старый, но мозг у него был по-прежнему прозорливый, и он в точности знал, что я пытался ему сказать. Бог мой, он же как-никак швейцарский банкир. Он знает, как одновременно ведутся два разговора. Когда я ушел от него, я был убежден, что у Совета большие проблемы.

– И как же ты поступил?

– Прибег к плану Б.

– А что это такое?

– Украл чертовы картины. Нет картин – нет и связанной с ними истории.

* * *

Петерсон отказывался продолжать без сигареты, и Габриель нехотя согласился. Снова он ударил ладонью по стене, и снова Одед просунул голову в приоткрытую дверь. Он дал Петерсону сигарету из собственной пачки. Когда он нажал на кнопку зажигалки, Петерсон так резко вздрогнул, что чуть не свалился со стула. Одед смеялся всю дорогу до двери. Петерсон так осторожно втянул в себя дым, словно боялся, что сигарета может взорваться, а Габриель каждые несколько секунд поднимал руку, чтобы прогнать дым.